Название: And Then There Was One
Пейринг/Персонажи: ОЖП, ОМП, спойлерноКонстантин|ж!де Сарде
Категория: джен
Жанр: хоррор, modern!AU
Рейтинг: R
Размер: 4325 слов
Предупреждение: спойлерносмерть персонажей
And then there was one
— Так где их можно встретить?.. — лениво спросил Анвар. — Дай затянуться.
— Держи, — Мойра протянула ему дурманно пахнущую пейотом, мятой и гармалой самокрутку. — Где сами захотят, там и встретишь. Но вообще, их можно позвать, если знаешь ритуалы.
Чтобы услышать друг друга, им приходилось почти кричать: вокруг было слишком много смеха и взвизгов, грохотания хлопушек, треска факельных свечей и неровных, рубленых ритмов музыки. В Нью-Серене празднуют Весенний Карнавал со всем присущим ему цветастым безумием.
— Говорят, — подхватил Шон, — иногда они появляются в здании ратуши.
— Чушь какая! — перебил его Жак. — С чего богам острова появляться в бывшей резиденции орсейского губернатора?
Шон смутился, нервно почесал за ухом. Латексная маска ульга — чёрная, лохматая, ощерившаяся огромными резиновыми клыками, — съехала набок, придавая ему забавный и немного придурковатый вид.
— Как слышал, так и говорю! Что иногда по ночам они появляются там и устраивают праздник. И если кто-то увидит их, то его приглашают присоединиться. Если согласишься — станешь лесным духом в их свите, а откажешься — тебя разорвут на части.
— Тю! — тряхнул головой Жак, отбрасывая назад белые пряди. Те скользнули по пластиковым рогам и тут же упали обратно на глаза. — Таких историй и у нас полно. Могу рассказать о Холодном Человеке, Невидимой Девочке и Проклятой Часовне… Анвар, прекрати нас окуривать, не в церкви Люминуса!
Тот послушно опустил руку с исходящей пряным травяным запашком самокруткой, которой, сам того не замечая, дымил прямо в лицо Кене. Подумал — и сунул её себе в рот. В своем гриме, изображающем лежалого мертвеца с проступающим черепом, и толстой папиросой в зубах он смотрелся колоритно. Жак даже потянулся за висевшим на шее фотоаппаратом.
— Мойра, вы правда курите эту дрянь для вызова духов?
— Правда. Воскуривание священных трав — это часть ритуала призыва. — Она дотронулась до правой щеки, где к коже прилип накладной силиконовый зелёный шрам-метка. И продолжила: — Есть разные наговоры. Нужно выйти ночью на дорогу, начертить углём знак, произнести нужные слова, зажечь травы… Дальше по-разному, зависит от того, кого и зачем зовёшь: например проткнуть иглой птичье сердце или намазать драконьей кровью соломенную куклу. Если всё сделать правильно, они придут на зов.
Кена, отвлёкшись от телефона, по которому отслеживала продвижение праздничной процессии, спросила:
— А ты сама их вызывала?
— Сама — нет. Вот бабка говорила, что однажды выходила ночью, чтобы пройти семь перекрёстков, зажечь красные свечи и семь раз надрезать ладонь. Шрамы показывала.
— И что?
— Да ничего не случилось! — рассмеялся Анвар с тем презрением к магии, которое отличало всех уроженцев Мостов. — Кена, ну ты же всерьёз в это не веришь?
— Не знаю, — честно признала Мойра. — Она никогда не рассказывала, что из этого вышло, сколько бы я ни спрашивала. Только предупреждала, чтобы я не пыталась звать Доброго Князя сама, потому что он большой шутник, и его шутки добром никогда не кончаются…
— Тогда почему он «добрый»?
— Ха! — Шон усмехнулся. — Попробуй такого «злобным» назови, обидится же! И ещё пожалеешь, что не умер сразу.
— Не поэтому, — с достоинством поправила его Мойра. Из всей компании только она родилась и выросла на автономной племенной территории, поэтому про обычаи и легенды Тир Фради знала не только из книжек и сомнительных статеек. — То есть, поэтому тоже, но не только. Добрым его называют ещё и потому, что он никогда тебе не откажет. Милосердная, та выполняет только просьбы, которые считает, ну, справедливыми. А он любые. Только и цену назначить за это может любую. Чаще всего такую, какую ты не захочешь платить…
— «Отдай мне то, чего дома не знаешь»? — с нескрываемой иронией уточнил Жак.
Анвар фыркнул, Кена рассмеялась. Шон вежливо промолчал, пропуская сквозь пальцы хвост блескучей мишуры, обвивавшей перила.
— Не хотите, не слушайте! — надулась Мойра и повернулась к кованой балконной ограде, машинально ощипывая перья на традиционной накидке донейгад. — Сами же попросили рассказать!
— Ладно, ладно! — Жак примиряюще поднял руки. — Больше не будем стебаться, честно. Просто интересно стало, под кого мы с Кеной вырядились.
Шон посмотрел на них: белый парик с ветками-рогами и серовато-бурый грим на лице у Жака, длинное, в пол, сине-белое платье с золотыми аппликациями и накладные локоны с приклеенными к ним искуственными цветами у Кены. И поинтересовался, не скрывая изумления:
— Вы что, первые попавшиеся наряды надели?!
— Вроде того, — беспечно мотнула головой Кена. — Мы в магазине выбирали костюмы, мне платье понравилось. А продавец сказал, к этому наряду есть парный, если покупать, то оба. Мы и решили взять… думали, там какая-то романтическая легенда.
— Ну да, их поодиночке даже не продают, всегда комплектом… И легенда тоже есть. Правда не знаю, насколько она романтическая. Если в двух словах, то Милосердная Госпожа была его сестрой, но Добрый Князь так хотел, чтобы она принадлежала только ему, что убил её и поглотил, чтобы стать с ней единым целым. И с тех пор они неразлучны.
— С мёртвой съеденной сестрой?! Оригинал этот ваш Князь…
— Так она потом ожила! Она же богиня.
— Логично, — признал Анвер. — А она на него не обиделась за такое? Лично я бы обиделся.
— Может, и обиделась, — Шон развёл руками, — только куда ей было деваться, если они уже превратились в одно целое?
Кена и Жак, не сговариваясь, передёрнули плечами — «романтическая» легенда им не понравилась, и обсуждать местных богов их уже не тянуло. Зато в Анваре, не иначе как под влиянием священного островного курева, проснулся настырный этнограф:
— А чего они боятся? Как в кино — света, толпы, горящих лампад?
— Ничего они не боятся! — огрызнулась Мойра, как будто даже обидевшись за выдуманных островных божков. — Это тебе не нечисть из детских страшилок! Им никто не указ… — У неё над ухом раздался громкий «чпок». Мойра дернулась и зло прошипела: — Ай, Жак, прекрати!.. Бесишь.
Тот только усмехнулся и звучно втянул опавшую белую пакость обратно в рот. С тех пор Жак перешел на никотиновую жвачку, он постоянно надувал пузыри — и никакие силы, ни ругательства, ни даже угроза физической расправы, не могли его остановить. Кроме того, ему — и он этого не скрывал — нравилось дразнить Мойру, слишком серьёзно относившуюся к собственным россказням.
Не то чтобы та была плохой рассказчицей. Но такие истории было бы хорошо слушать где-нибудь в тишине и темноте. Лучше всего — в лесу, перед костром, чтобы потом полночи шарахаться от силуэтов деревьев, принимая их за корону из ветвей на голове Хозяина Леса. А здесь, во время шумного карнавала, среди рокочуще-звенящей какофонии, под взрывами цветных фейерверков и светом прожекторов, старые сказки казались чем-то смешным, нелепым. И совсем не страшным.
— Кена, что там с процессией?
— Кортеж уже в конце Сент-Петрус Авеню. Здесь будет минут через… десять, наверное?
— Тогда пойдёмте вниз, — предложил Шон, поправляя, наконец, маску. — А то потом не пробьёмся.
Спуститься на запруженные зеваками улицы оказалось всё равно что с разбега нырнуть в открытое море. Пахло потом, духами, разлитым бренди, дымом и сладкой выпечкой — так сильно, что воздух, казалось, можно было резать ножом, как праздничный пирог с сине-бело-красной глазурью. Покачивались гирлянды флажков и многоцветная мишура. Вездесущие бусы блестели на шеях, в руках, даже под ногами.
Всем пятерым приходилось цепляться друг за друга, чтобы не потеряться в толпе. Вокруг мельтешили священники, чумные доктора, пираты, надайги, тенланы, принцессы, призраки — и все они обнимались, хохотали, фотографировались, пили прямо из стеклянных бутылок, целовались направо и налево. Под вечер по улицам расползся туман — привычное проклятье Нью-Серены, порождение болот к западу от города, — но празднеству это не мешало. Напротив, под лёгкой белой кисеёй буйный карнавальный угар как-то даже облагораживался, выглядел немного сюрреалистично. Почти сказочно.
Музыка, приближаясь, звучала всё громче и громче. Взрывались дребезжанием медные тарелки. Задорно бренчали банджо, пронзительно взвизгивали гобои и в тон им певуче гудели кларнеты… И наконец из-за поворота показалась праздничная процессия.
Людское море заволновалось, расступаясь, прижимаясь к стенам. Первым шёл отряд жонглирующих факелами огнеглотателей — Кена вместе с другими крикнула что-то неразборчиво-восхищённое, когда те синхронно закрутили в воздухе восьмёрки, ненадолго превратившись в плюющиеся рыжими искрами огненные волчки. Затем маршировал одетый в цвета карнавала оркестр. А следом за ним, по середине улицы, неторопливо полз праздничный кортеж. Платформы — одни сделанные под первые наутилусы, другие под лесные святилища и старинные гаканские замки — были украшены яркими лентами, гирляндами и огромными флагами. На них стояли люди в масках и ярких костюмах. Они улыбались, махали руками тем, кто смотрел на них снизу.
— Бросьте что-нибудь! — завопил кто-то.
И толпа пришла в движение. Люди пихали друг друга локтями, плечами, спинами, вытягивали руки, скандируя: «Бросьте нам что-нибудь! Бросьте!»
Сверху посыпались праздничные дары: игрушечные фигурки, конфеты и, конечно же, бусы, самой разной длины и самых разных форм. Через пару минут все пятеро стали обладателями двух-трёх трофеев. У Шона на шее болтались белые чётки и ожерелье из крупных, с полкулака, разноцветных шаров. Мойра сжимала деревянную фигурку надайга и бутылочно-зелёные бусы. Анвар с Жаком получили от кого-то по низке ярко-красных пластмассовых рубинов и теперь жизнерадостно ржали, пристраивая их на шеях и трясясь в пародии на дикарский танец. Кену — ту и вовсе засыпали подарками так, что не хватало рук, несколько ниток бус пришлось повесить на шею, превращая себя в ходячую выставку бижутерии, а самые длинные, золотистые, и вовсе намотать поверх рукава, от запястья до локтя.
— Смотри! — гаркнул на ухо Жаку Анвар, успевший уже потерять свою самокрутку, и ткнул пальцем в сторону одной платформы. — Там твоя копия!
— Где?! Не вижу…
— Да вон же! — Кена, сразу заметившая ещё одного островного бога, подскочила ближе и взяла Жака за подбородок, разворачивая в нужную сторону. — С правого края, видишь?
— Где… а! Точно!
Их оживление привлекло внимание Шона и Мойры, и те тоже уставились на двойника Жака. Конечно, двойником он вовсе не был, просто костюмы у них оказались одинаковые: старинный красно-синий камзол и рога-корни, сплетённые в подобие короны над белыми прядями. Маски на нём не было. И он — единственный на всей платформе — не улыбался и не швырялся подарками, холодно разглядывая толпу внизу.
— А где его партнерша? — Жак вертел головой. — Ты же сказал, это парные костюмы!
— Наверное, на другом краю платформы? — пытаясь перекричать музыку, предположил Шон. — О, он решил спрыгнуть! Чокнутый!
Ревущей толпе не было дела до одинокого сумасшедшего, решившего перемахнуть через перила движущейся платформы. Так же, как и ему было очевидно наплевать на всех: он шёл прямо, не лавируя, не отвечая на крики и не обмениваясь ни с кем сувенирами — а люди как бы случайно расступались или отходили в сторонку, освобождая ему дорогу.
Получившийся маленький скетч — Хозяин Леса, с поистине княжеским равнодушием шагающий сквозь не замечающую его толпу — смотрелся эффектно. Жак самозабвенно щелкал фотоаппаратом… и продолжал это делать до тех пор, пока тот не остановился прямо напротив их компании.
Вблизи он был совсем другим. Каким-то до жути настоящим. Рогатая корона казалась живыми лозами, и грим был похож не на грим, а на тонкую кору с чёрными прожилками, и даже камзол выглядел аутентичным, вытащенным прямиком из музея моды… А ещё на нём оказались линзы сплошного светло-серого цвета, похожие на лаково блестящую пленку. И непонятно было, как можно в таких вообще что-то видеть.
А ещё он был красив — настоящей, классической красотой. Такими любят рисовать прекрасных принцев.
— С ума сойти! — присвистнул Шон. — Сколько ж сил он угробил на этот костюм!
— И денег, — поддакнул Жак, слегка завистливо разглядывая наряд. Или, может, самого мужчину.
— Может, он каком-то интерактивном представлении участвует?
Откровенное разглядывание, равно как и их искренний восторг, переодетого Добрым Князем не волновало. И вообще, из всех пятерых его, кажется, заинтересовала только Мойра: глядя на неё, он улыбнулся — чуть заметно, самыми уголками губ. И поманил остолбеневшую девушку пальцем.
— Эй, — слегка толкнул её в бок Шон, — чего застыла? Тебя зовут же!
— Это она от благоговения! — хохотнул Анвар и, шкодливо блестя глазами, пихнул локтём уже Кену, пялившуяся на незнакомца ничуть не менее завороженно. — Кена, а давай ты! Мойра стесняется, он же её божество, как-никак. А тебе, Милосердная Госпожа, по должности положено рядом с ним быть… Давай-давай! Жак ревновать не станет.
— Не стану, — довольно-таки кисло согласился тот. — Вот ещё! Иди, Кена, в самом деле. Может, и правда это интерактивное представление, я тогда тебя с ним сфотографирую… Жаль такой кадр упустить!
Кена, подзуживаемая приятелями, решилась: подскочила вплотную к нему, широко улыбаясь, и потянулась накрутить на рога дешевые цветные четки. Те самые, золотые, которые ей бросил кто-то.
Ряженый отшатнулся. Его аж перекосило — по тонкому породистому лицу пробежала гримаса гнева, отвращения и чего-то вроде насмешливого изумления. Он резким, брезгливым каким-то движением оттолкнул Кену. Та не удержала равновесие и, неловко взмахнув руками, отлетела назад, сбив с ног парочку других празднующих. На неё посыпались ругательства. Бусы отлетели в другую сторону и жалко захрустели под ногами других празднующих.
Вся компания на миг замерла. А потом — разъярилась. Всякое восхищение увяло на корню.
— Охренел?! — От возмущения шея Анвара, и без того красноватая, стала совсем уж кирпичной. И лицо под гримом, наверное, тоже.
— Ты себя кем возомнил, ублюдок?! — смертельно оскорбившийся за подругу Жак подскочил к хаму вплотную, замахнулся.
Но переодетый под островного бога легко уклонился, утёк из-под занесённого кулака, проскользнул мимо разгневанных парней и за считанные мгновения растворился в толпе.
— Вот урод!.. — прошипел Жак, чуть было не рванувшись следом. — Кена, ты в порядке?
— Нормально, — та уже встала и, морщась, отряхивала подол безнадежно испачканного платья. — Только не поняла, что это вообще было? Он от меня шарахнулся, как от малихорной!
— Просто он испугался, что ты ему рога обломаешь! — Шон ободряюще ей улыбнулся, призывая не расстраиваться из-за мелочей. — Или он просто придурок. Правильно ты сделала, что к нему не стала подходить, Мойра… — Он вдруг запнулся. — Мойра?
Все четверо растерянно заозирались. Их подруги рядом не было.
— Куда она могла деться?
— Секунду назад здесь стояла!
— Не могла же она…
— Да вон же она! — вдруг завопил Анвар с облегчением в голосе. — У перекрёстка! Чего её туда понесло?
Невысокая фигурка в наряде из оленьей кожи решительно пробивалась через толпу метрах в десяти от них. Они, не сговариваясь, бросились её догонять, огибая других празднующих. Шон, заметивший просвет между фотографом и позирующей тому троицей навтов, нагло ринулся в него — а потому догнал её первым.
— Мойра, стой! — Он схватил её за плечо, разворачивая к себе. — Что случилось? Ты сбежать от нас решила?
— Я должна идти. — В карих глазах плескалась паника, но голос звучал твёрдо и уверенно.
— Да куда вдруг?!
— За ним.
— За ке…
В этот момент на них налетела явно поддатая парочка в телемских костюмах, едва не повалив их обоих на землю, и Шону пришлось выпустить её, чтобы не упасть. Пока он отбивался от нетрезвых инквизиторов, зачем-то пытавшихся подёргать его за хвост, Мойра торопливо, почти бегом, бросилась в просвет между домами, на секунду разминувшись с отставшей троицей друзей.
— Да что за!.. — не успевший перехватить Мойру Жак проводил её оторопелым взглядом и требовательно посмотрел на Шона. — Что она тебе сказала?
— Что ей надо идти за кем-то.
— Дурдом! — Запыхавшийся Анвар притопнул от раздражения. — Даже если она кого-то знакомого увидела, трудно было сказать нам два слова, чтоб мы не дёргались?!
— Подождём её тут?
— Лучше позвонить ей, пусть скажет, долго она там собирается общаться с… а с кем, кстати?
— Да не сказала она!..
— У неё же нет с собой телефона! — вспомнила Кена, оглядываясь на переулок, в котором исчезла их подруга. — Подождите меня здесь, я сбегаю за ней и спрошу…
— Я с тобой! — мигом сориентировался Жак, срываясь следом.
Шон на миг заколебался, а потом решительно припустил за ними. Последним в щель между домами нырнул Анвар с возмущенным воплем: «Эй, а мне что, одному тут торчать?!»
Переулок этот был немного странный: длинный, узкий, заканчивающийся не выходом на другую улицу, а тупиком, и будто отрезанный от всего города. Даже музыка тут звучала как-то приглушённо. Но никто из четверых не обратил на это внимания, их взгляды были прикованы к Мойре, которая шла вперёд, держась за стену. Впрочем, «шла» — это было громко сказано. Она двигалась медленно, как-то рвано, надолго замирая перед каждым шагом. На встревоженные окрики друзей она не обернулась и, когда они догнали её, окружив, тоже не отреагировала, продолжая вести себя, как сомнамбула.
— Мойра! — встревоженная Кена с подозрением вгляделась в её лицо, силясь рассмотреть что-то в полутьме. — Ты что, глюк словила? А ещё говорила, что ваши травы безобидные!.. Анвар, если ты тоже начнёшь бегать и чудить…
— Всё со мной в порядке! — открестился тот. — Оно по мозгам вообще не било. Так, мерещилось секунду-другую что-то в тумане… ерунда.
Мойра вдруг дёрнулась и попыталась оттолкнуть их в сторону, а когда ничего не вышло, всхлипнула:
— Нет!
— Да, — тягуче раздалось в ответ.
Они не сразу поняли, кто это сказал. Переглянулись недоуменно — и тут Кена, случайно глянувшая в сторону тупика, изумлённо ахнула.
Он стоял в самом конце проулка — яркий рогатый силуэт на фоне светло-серой стены. Ни один из четверых, как ни силился, не мог вспомнить, действительно ли он был там всё это время. Наверное, был — никакой возможности спрятаться здесь не имелось.
— Опять он?! — Жак, мгновенно узнав обидчика Кены, аж подпрыгнул на месте от возмущения. — Мойра, с чего он к тебе прицепился?
Вместо ответа она вцепилась в его рукав и замотала головой. Вспышка очередной разорвавшейся в небе петарды высветила её перекошенное лицо, сейчас похожее на ритуальную маску островитян.
— Нет, — с явным усилием разжав губы, повторила она. — Не… пойду! Пожалуйста… Я ничего не сделала…
Рогатый нахмурился.
— Но ты должна! — Его голос, звонкий, очень молодой, звучал нетерпеливо и как-то капризно. — Тебя отдали! И ты моя.
— Он что, чокнутый? — растерянно спросил Анвар, переводя взгляд с одного на другую и обратно. — Что ещё за «отдали»? Кто?
— Бабушка… — надтреснуто отозвалась Мойра и всё-таки сделала ещё один шаг вперёд. — Она должна была заплатить… Я стала залогом.
— Да чтоб меня разорвало!.. — не выдержал Жак. — Объясни толком! Твоя бабка ему денег должна, или что?! За черное кредиторство, вообще-то, сажают!
— И что вообще за «тебя отдали»? — поддержала его Кена, враждебно глядя в сторону того, кто посмел предъявить права на их подругу. — Тоже мне, колонист-рабовладелец!.. У нас давно не средние века!
Эти двое всегда выступали заодно. И сейчас, приготовившись защищать Мойру от любых посягательств, одновременно шагнули вперед, готовые хоть словами, хоть кулаками прояснить любые вопросы про долги, угнетение и всё остальное…
Только ничего из этого не вышло.
Жак, вырвавшись чуть вперёд, попытался ухватить ряженого за ворот — но вместо этого отшатнулся. Споткнулся и упал на колени, расцарапывая и расчёсывая шею и лицо. На его коже вспухали крупные нарывы, лопавшиеся с тем же противным чпоком, что и его любимая жвачка. Из них тек полупрозрачный зеленоватый гной, а следом, яростно извиваясь, пробивались наружу тоненькие зелёные усики.
Хрустнул и раскололся под их напором корпус фотоаппарата. И, глядя на извивающееся, шелестящее и хлюпающее месиво плоти и лиан, которое минуту назад было Жаком, завизжала Кена. Она визжала, не переставая, на одной дребезжащей ноте.
Ответом на её визг была улыбка — шальная и немножко сумасшедшая. Очень искренняя. А зубы у улыбавшегося князя были острыми. И… здесь уже не пахло праздником. И вообще городом не пахло. Задохнуться можно было тягучим затхлым воздухом с Вейшвейских болот, запахом кувшинок и сырой земли.
По грязному асфальту пробежала трещина. Земля под ногами дрогнула. Битум крошился под натиском чудовищных корней, вставал дыбом. Кена, под ногами которой прошла одна из трещин, всё ещё визжа, покачнулась — но не упала. Один из бьющихся в воздухе побегов подхватил её легко, почти бережно. Обвил, будто сжимая в объятии… К нему присоединился ещё один и ещё, и ещё. Они потянули бьющуюся и вопящую девушку за собой. Вниз.
Визг Кены оборвался, корни тоже втянулись под землю. Остались только трещины на асфальте.
— Я позвал одну, а пришли пятеро. Любопытный поворот событий… Что ж, полагаю, мне стоит проявить радушие — и позволить вам всем присоединиться к веселью.
Шон молчал, переводя взгляд с тёмных проплешин в дороге на веселенькую, все ещё подрагивающую зеленую поросль и обратно. Его трясло.
— Не может этого быть! — Анвар, не меньше него оглушенный произошедшим, цеплялся за своё отрицание, как за соломинку. — Так не бывает! Это какой-то трюк или гипноз, или…
— Это не первый раз, когда во мне сомневаются. — Серые губы обиженно скривились. И тут же снова сложились в весёлую улыбку. — Однако я всё равно немного оскорблён… Что ж, буду считать это отказом.
— Не надо!.. — отмерла Мойра, с мольбой глядя на него. — Он не отказывал, он просто не понял, он…
Рогатый бог или демон, или нежить — кем бы он там ни был на самом деле! — рассмеялся. И, отзываясь на этот смех, из его тени выползло… выскользнуло… нечто. Что-то, сплетённое из темноты и перепутавшихся почерневших лоз, с множеством глаз, горящих зелёными болотными огоньками, с когтями, длинными и тонкими, как вязальные спицы, и зубами, похожими за иглы. Одно чудище, потом второе. Они задирали головы, нюхая воздух.
— Беги, Анвар! — не своим голосом заорала Мойра, изо всех сил цеплялась за стену, в кровь рассаживая пальцы о неровные края кирпичей. — Беги, дурак! Они настоящие!
Анвар не пошевелился.
— Нет, — выдохнул он, в ступоре глядя на приближающихся к нему чудовищ. — Неправда. Это же просто сказки, это…
Может, он сказал что-то ещё. Может, в последний момент он даже закричал — но его вопль потонул в утробном рычании и хрусте размалываемых зубами костей, во влажном хлюпании кусков мяса, шлепнувшихся на землю, в чавканьи двух жутких пастей.
Сказкам было всё равно, верит в них маленький глупый человечек или нет. Они им в любом случае охотно закусывали.
— Итак, осталось двое самых благоразумных. — Взгляд затянутых слепой поволокой глаз скользнул по Шону и снова остановился на Мойре. — Но, как я понимаю, моё приглашение восторга у вас не вызывает. Досадно… Впрочем, в честь праздника я готов проявить великодушие и отступить от правил. Немного. Уходите, если сможете.
Огромные тени скакнули к ним, обдавая их горячим воздухом и запахом золы, смешанным с кровью… Шон с криком повалился на землю, Мойра обречённо закрыла глаза — но тени пронеслась мимо них. И исчезли. Их хозяин тоже не торопился ничего с ними делать, только интересом наблюдал, сложив руки на груди и склонив голову к плечу.
— Надо… назад… — сорванным в крике голосом просипела Мойра, слегка отдышавшись. Она снова могла двигаться, не как марионетка на проволоке, а по-настоящему.
Шон вытаращился на неё сумасшедшее и пополз на четвереньках вдоль стены. Туда, где спасительным прямоугольником света и праздничного шума мерещился конец переулка. Оттуда доносились отдаленные звуки веселья — карнавал по-прежнему струился по городским улицам. Там должно было быть многолюдно, светло и безопасно…
Только вот переулок казался совсем не тем. И дома тоже. Под ногами, хотя ни дождя, ни снега не было вот уже как неделю, чавкала вязкая грязь. И путь становился каким-то бесконечным, совсем как эта ночь.
Они оба пытались изо всех сил, бежали, брели, оскальзывались в грязи и поднимались, продолжая идти. Однако просвет между домами, очерченный желтым электрическим светом, ближе не становился. А когда Шон в очередной раз оглянулся — увидел, что тот, от кого они хотели сбежать, уже совсем рядом. Буквально у него за спиной.
— Я тебя догнал! — Звонкий смешок прозвучал не презрительно, не издевательски, а как-то даже добродушно. И от этого показался ещё страшнее. — А теперь настала твоя очередь догонять других. Из тебя выйдет славная гончая…
В ответ Шон заорал — от боли или от страха, или от того и другого разом. Обшитое черным мехом худи прилипало к коже, врастало в неё, превращаясь в настоящую звериную шкуру. Трещали, ломаясь и меняя форму кости, рвались и растягивались сухожилия. Жутковато скрежеща, лезли наружу клыки и когти. Шон уже не мог бежать или идти: его ломало, перекраивало, превращало. Но говорить — кричать — он мог до последнего.
— Нет, нет, не надо, пожалуйста! Я не хочу-у-у… — Последнее слово утонуло в тоскливом вое.
По асфальту, молотя хвостом и завывая, катался, тщетно силясь встать на задние лапы, крупный чёрный ульг.
Увидев, что произошло с Шоном, Мойра остановилась. Убежать она больше не пыталась. Сорвала с собственного костюма треугольную подвеску с привязанными камешками, и, зажав окровавленными пальцами талисман, сбивчиво зашептала молитву на родном языке.
Её насмешливый преследователь тоже остановился. Выражение лица его изменилось, как будто он… напрягся. И слегка занервничал.
— Не смей! — резко сказал он. — Не зови её!..
Они опоздали — оба.
Порыв тёплого ветра отбросил внучку донейгад назад, впечатывая её в стену… В прямом смысле слова — впечатывая. Она не расшиблась о кирпичную кладку, а словно просочилась сквозь неё, впиталась в грязно-белую поверхность. Превратилась в граффити, немного похожее на старинные островные фрески: молодая темнокожая девушка в традиционном наряде донейгад, с клановой раскраской на лице, вскинувшая в защитном жесте руки. Но на самом последнем выдохе так и не доучившаяся жрица произнесла имя. И её услышали.
Затхлый воздух сменился свежим, лесным. И — как рябь прошла по озеру — мужское лицо переплавилось в женское. Запестрела распустившимися цветами корона из ветвей, волной рассыпались по плечам длинные волосы, зашелестел по асфальту подол затканного золотом сине-белого платья.
Ульг по имени Шон плюхнулся на землю, явно не зная, удирать ли к людям, где его вполне может пристрелить первый встречный жандарм… или замереть на месте, подвывая от страха. Женщина тихо рассмеялась, и прямо по стенам, оплетая проржавевшие решетки, поползли, на глазах расцветая, нефритовые лозы. Им негде было укорениться, и до завтра им было не дожить, но сейчас бирюзово-лиловые грозди выглядели пышно, ярко, очень празднично — совсем как мишура, свисающая с балконов и проводов.
Она наклонилась, погладила жалобно поскуливающего ульга по загривку, поцеловала в мокрый черный нос.
— Утром, — пообещала она. — Утром праздник закончится. И всё забудется…
Зверь, немного осмелев, ткнулся лобастой головой ей в колени и подпихнул в сторону стены, туда, где пестрела картинка с его подругой. Женщина — колдунья, дух, богиня? — подошла и огорчённо погладила кончиками пальцев изображение испуганной девушки на стене. Тяжело вздохнула — и рисунок будто бы вздохнул в ответ, став объёмней, красочней, живее. Сладковатый запах цветов таял в воздухе, как сахар в кофе.
— Зачем? — прошелестела она укоризненно, разговаривая с самим собой. — Ты ведь обещал! Обещал не трогать тех, кто сможет нас разглядеть и запомнить. Их теперь так трудно найти…
— Я не собирался их убивать. Просто они меня разозлили. Прости.
Она — оно? — снова стала мужчиной. И голос его звучал как-то так, что становилось понятно: он действительно чувствует за собой вину — потому что нарушил обещание. Чувствовать себя виноватым в расправе над полдесятком человек ему и в голову не приходило.
— Ты же знаешь, я не терплю, когда кто-то пытается лишить меня того, что принадлежит мне по праву, — продолжил он, и в его тоне зазвучали нотки избалованного мальчишки. — А её пообещали мне ещё до того, как она родилась. Нет-нет, ни слова о том, что это было нечестно! Мне не свойственно помогать людям делать жизненный выбор, они прекрасно справляются с этим сами…
— Я знаю. И всё же… Отпусти её. Пожалуйста.
Лица сменяли друг друга быстрее, чем картинки в калейдоскопе. Мужское — женское — мужское.
— Ах, ты сейчас разрываешь мне сердце, ты знаешь? Увы, но договор есть договор. Если я перестану соблюдать правила, которые сам же установил, что станет с этим миром?..
— И это говорит тот, кто когда-то жаловался, что у него ноет в висках от вездесущих правил… — Снова вздох, и снова голос был женским, вкрадчивым, немного грустным. — Если не хочешь отпускать, отдай её мне. И тогда я забуду про нарушенное обещание.
— Справедливо. — Короткая пауза и беспечное: — Пусть так и будет.
Под женской ладонью граффити выцветало, распадаясь на отдельные бледнеющие пятна. Краски таяли на глазах, уходя в известняк.
— Так и будет… — отозвалась эхо.
Двуликая сказка Тир Фради, которой молились и в которую не верили, которой оставляли подношения и которой пугали детей, тоже исчезала, растворялась в тенях, не оставив после себя ничего, кроме нескольких расщелин на дороге, быстро подсыхающих пятен крови и запаха увядающих цветов.
Оставшийся в одиночестве ульг поднял голову к небу.
И завыл.
— Держи, — Мойра протянула ему дурманно пахнущую пейотом, мятой и гармалой самокрутку. — Где сами захотят, там и встретишь. Но вообще, их можно позвать, если знаешь ритуалы.
Чтобы услышать друг друга, им приходилось почти кричать: вокруг было слишком много смеха и взвизгов, грохотания хлопушек, треска факельных свечей и неровных, рубленых ритмов музыки. В Нью-Серене празднуют Весенний Карнавал со всем присущим ему цветастым безумием.
— Говорят, — подхватил Шон, — иногда они появляются в здании ратуши.
— Чушь какая! — перебил его Жак. — С чего богам острова появляться в бывшей резиденции орсейского губернатора?
Шон смутился, нервно почесал за ухом. Латексная маска ульга — чёрная, лохматая, ощерившаяся огромными резиновыми клыками, — съехала набок, придавая ему забавный и немного придурковатый вид.
— Как слышал, так и говорю! Что иногда по ночам они появляются там и устраивают праздник. И если кто-то увидит их, то его приглашают присоединиться. Если согласишься — станешь лесным духом в их свите, а откажешься — тебя разорвут на части.
— Тю! — тряхнул головой Жак, отбрасывая назад белые пряди. Те скользнули по пластиковым рогам и тут же упали обратно на глаза. — Таких историй и у нас полно. Могу рассказать о Холодном Человеке, Невидимой Девочке и Проклятой Часовне… Анвар, прекрати нас окуривать, не в церкви Люминуса!
Тот послушно опустил руку с исходящей пряным травяным запашком самокруткой, которой, сам того не замечая, дымил прямо в лицо Кене. Подумал — и сунул её себе в рот. В своем гриме, изображающем лежалого мертвеца с проступающим черепом, и толстой папиросой в зубах он смотрелся колоритно. Жак даже потянулся за висевшим на шее фотоаппаратом.
— Мойра, вы правда курите эту дрянь для вызова духов?
— Правда. Воскуривание священных трав — это часть ритуала призыва. — Она дотронулась до правой щеки, где к коже прилип накладной силиконовый зелёный шрам-метка. И продолжила: — Есть разные наговоры. Нужно выйти ночью на дорогу, начертить углём знак, произнести нужные слова, зажечь травы… Дальше по-разному, зависит от того, кого и зачем зовёшь: например проткнуть иглой птичье сердце или намазать драконьей кровью соломенную куклу. Если всё сделать правильно, они придут на зов.
Кена, отвлёкшись от телефона, по которому отслеживала продвижение праздничной процессии, спросила:
— А ты сама их вызывала?
— Сама — нет. Вот бабка говорила, что однажды выходила ночью, чтобы пройти семь перекрёстков, зажечь красные свечи и семь раз надрезать ладонь. Шрамы показывала.
— И что?
— Да ничего не случилось! — рассмеялся Анвар с тем презрением к магии, которое отличало всех уроженцев Мостов. — Кена, ну ты же всерьёз в это не веришь?
— Не знаю, — честно признала Мойра. — Она никогда не рассказывала, что из этого вышло, сколько бы я ни спрашивала. Только предупреждала, чтобы я не пыталась звать Доброго Князя сама, потому что он большой шутник, и его шутки добром никогда не кончаются…
— Тогда почему он «добрый»?
— Ха! — Шон усмехнулся. — Попробуй такого «злобным» назови, обидится же! И ещё пожалеешь, что не умер сразу.
— Не поэтому, — с достоинством поправила его Мойра. Из всей компании только она родилась и выросла на автономной племенной территории, поэтому про обычаи и легенды Тир Фради знала не только из книжек и сомнительных статеек. — То есть, поэтому тоже, но не только. Добрым его называют ещё и потому, что он никогда тебе не откажет. Милосердная, та выполняет только просьбы, которые считает, ну, справедливыми. А он любые. Только и цену назначить за это может любую. Чаще всего такую, какую ты не захочешь платить…
— «Отдай мне то, чего дома не знаешь»? — с нескрываемой иронией уточнил Жак.
Анвар фыркнул, Кена рассмеялась. Шон вежливо промолчал, пропуская сквозь пальцы хвост блескучей мишуры, обвивавшей перила.
— Не хотите, не слушайте! — надулась Мойра и повернулась к кованой балконной ограде, машинально ощипывая перья на традиционной накидке донейгад. — Сами же попросили рассказать!
— Ладно, ладно! — Жак примиряюще поднял руки. — Больше не будем стебаться, честно. Просто интересно стало, под кого мы с Кеной вырядились.
Шон посмотрел на них: белый парик с ветками-рогами и серовато-бурый грим на лице у Жака, длинное, в пол, сине-белое платье с золотыми аппликациями и накладные локоны с приклеенными к ним искуственными цветами у Кены. И поинтересовался, не скрывая изумления:
— Вы что, первые попавшиеся наряды надели?!
— Вроде того, — беспечно мотнула головой Кена. — Мы в магазине выбирали костюмы, мне платье понравилось. А продавец сказал, к этому наряду есть парный, если покупать, то оба. Мы и решили взять… думали, там какая-то романтическая легенда.
— Ну да, их поодиночке даже не продают, всегда комплектом… И легенда тоже есть. Правда не знаю, насколько она романтическая. Если в двух словах, то Милосердная Госпожа была его сестрой, но Добрый Князь так хотел, чтобы она принадлежала только ему, что убил её и поглотил, чтобы стать с ней единым целым. И с тех пор они неразлучны.
— С мёртвой съеденной сестрой?! Оригинал этот ваш Князь…
— Так она потом ожила! Она же богиня.
— Логично, — признал Анвер. — А она на него не обиделась за такое? Лично я бы обиделся.
— Может, и обиделась, — Шон развёл руками, — только куда ей было деваться, если они уже превратились в одно целое?
Кена и Жак, не сговариваясь, передёрнули плечами — «романтическая» легенда им не понравилась, и обсуждать местных богов их уже не тянуло. Зато в Анваре, не иначе как под влиянием священного островного курева, проснулся настырный этнограф:
— А чего они боятся? Как в кино — света, толпы, горящих лампад?
— Ничего они не боятся! — огрызнулась Мойра, как будто даже обидевшись за выдуманных островных божков. — Это тебе не нечисть из детских страшилок! Им никто не указ… — У неё над ухом раздался громкий «чпок». Мойра дернулась и зло прошипела: — Ай, Жак, прекрати!.. Бесишь.
Тот только усмехнулся и звучно втянул опавшую белую пакость обратно в рот. С тех пор Жак перешел на никотиновую жвачку, он постоянно надувал пузыри — и никакие силы, ни ругательства, ни даже угроза физической расправы, не могли его остановить. Кроме того, ему — и он этого не скрывал — нравилось дразнить Мойру, слишком серьёзно относившуюся к собственным россказням.
Не то чтобы та была плохой рассказчицей. Но такие истории было бы хорошо слушать где-нибудь в тишине и темноте. Лучше всего — в лесу, перед костром, чтобы потом полночи шарахаться от силуэтов деревьев, принимая их за корону из ветвей на голове Хозяина Леса. А здесь, во время шумного карнавала, среди рокочуще-звенящей какофонии, под взрывами цветных фейерверков и светом прожекторов, старые сказки казались чем-то смешным, нелепым. И совсем не страшным.
— Кена, что там с процессией?
— Кортеж уже в конце Сент-Петрус Авеню. Здесь будет минут через… десять, наверное?
— Тогда пойдёмте вниз, — предложил Шон, поправляя, наконец, маску. — А то потом не пробьёмся.
Спуститься на запруженные зеваками улицы оказалось всё равно что с разбега нырнуть в открытое море. Пахло потом, духами, разлитым бренди, дымом и сладкой выпечкой — так сильно, что воздух, казалось, можно было резать ножом, как праздничный пирог с сине-бело-красной глазурью. Покачивались гирлянды флажков и многоцветная мишура. Вездесущие бусы блестели на шеях, в руках, даже под ногами.
Всем пятерым приходилось цепляться друг за друга, чтобы не потеряться в толпе. Вокруг мельтешили священники, чумные доктора, пираты, надайги, тенланы, принцессы, призраки — и все они обнимались, хохотали, фотографировались, пили прямо из стеклянных бутылок, целовались направо и налево. Под вечер по улицам расползся туман — привычное проклятье Нью-Серены, порождение болот к западу от города, — но празднеству это не мешало. Напротив, под лёгкой белой кисеёй буйный карнавальный угар как-то даже облагораживался, выглядел немного сюрреалистично. Почти сказочно.
Музыка, приближаясь, звучала всё громче и громче. Взрывались дребезжанием медные тарелки. Задорно бренчали банджо, пронзительно взвизгивали гобои и в тон им певуче гудели кларнеты… И наконец из-за поворота показалась праздничная процессия.
Людское море заволновалось, расступаясь, прижимаясь к стенам. Первым шёл отряд жонглирующих факелами огнеглотателей — Кена вместе с другими крикнула что-то неразборчиво-восхищённое, когда те синхронно закрутили в воздухе восьмёрки, ненадолго превратившись в плюющиеся рыжими искрами огненные волчки. Затем маршировал одетый в цвета карнавала оркестр. А следом за ним, по середине улицы, неторопливо полз праздничный кортеж. Платформы — одни сделанные под первые наутилусы, другие под лесные святилища и старинные гаканские замки — были украшены яркими лентами, гирляндами и огромными флагами. На них стояли люди в масках и ярких костюмах. Они улыбались, махали руками тем, кто смотрел на них снизу.
— Бросьте что-нибудь! — завопил кто-то.
И толпа пришла в движение. Люди пихали друг друга локтями, плечами, спинами, вытягивали руки, скандируя: «Бросьте нам что-нибудь! Бросьте!»
Сверху посыпались праздничные дары: игрушечные фигурки, конфеты и, конечно же, бусы, самой разной длины и самых разных форм. Через пару минут все пятеро стали обладателями двух-трёх трофеев. У Шона на шее болтались белые чётки и ожерелье из крупных, с полкулака, разноцветных шаров. Мойра сжимала деревянную фигурку надайга и бутылочно-зелёные бусы. Анвар с Жаком получили от кого-то по низке ярко-красных пластмассовых рубинов и теперь жизнерадостно ржали, пристраивая их на шеях и трясясь в пародии на дикарский танец. Кену — ту и вовсе засыпали подарками так, что не хватало рук, несколько ниток бус пришлось повесить на шею, превращая себя в ходячую выставку бижутерии, а самые длинные, золотистые, и вовсе намотать поверх рукава, от запястья до локтя.
— Смотри! — гаркнул на ухо Жаку Анвар, успевший уже потерять свою самокрутку, и ткнул пальцем в сторону одной платформы. — Там твоя копия!
— Где?! Не вижу…
— Да вон же! — Кена, сразу заметившая ещё одного островного бога, подскочила ближе и взяла Жака за подбородок, разворачивая в нужную сторону. — С правого края, видишь?
— Где… а! Точно!
Их оживление привлекло внимание Шона и Мойры, и те тоже уставились на двойника Жака. Конечно, двойником он вовсе не был, просто костюмы у них оказались одинаковые: старинный красно-синий камзол и рога-корни, сплетённые в подобие короны над белыми прядями. Маски на нём не было. И он — единственный на всей платформе — не улыбался и не швырялся подарками, холодно разглядывая толпу внизу.
— А где его партнерша? — Жак вертел головой. — Ты же сказал, это парные костюмы!
— Наверное, на другом краю платформы? — пытаясь перекричать музыку, предположил Шон. — О, он решил спрыгнуть! Чокнутый!
Ревущей толпе не было дела до одинокого сумасшедшего, решившего перемахнуть через перила движущейся платформы. Так же, как и ему было очевидно наплевать на всех: он шёл прямо, не лавируя, не отвечая на крики и не обмениваясь ни с кем сувенирами — а люди как бы случайно расступались или отходили в сторонку, освобождая ему дорогу.
Получившийся маленький скетч — Хозяин Леса, с поистине княжеским равнодушием шагающий сквозь не замечающую его толпу — смотрелся эффектно. Жак самозабвенно щелкал фотоаппаратом… и продолжал это делать до тех пор, пока тот не остановился прямо напротив их компании.
Вблизи он был совсем другим. Каким-то до жути настоящим. Рогатая корона казалась живыми лозами, и грим был похож не на грим, а на тонкую кору с чёрными прожилками, и даже камзол выглядел аутентичным, вытащенным прямиком из музея моды… А ещё на нём оказались линзы сплошного светло-серого цвета, похожие на лаково блестящую пленку. И непонятно было, как можно в таких вообще что-то видеть.
А ещё он был красив — настоящей, классической красотой. Такими любят рисовать прекрасных принцев.
— С ума сойти! — присвистнул Шон. — Сколько ж сил он угробил на этот костюм!
— И денег, — поддакнул Жак, слегка завистливо разглядывая наряд. Или, может, самого мужчину.
— Может, он каком-то интерактивном представлении участвует?
Откровенное разглядывание, равно как и их искренний восторг, переодетого Добрым Князем не волновало. И вообще, из всех пятерых его, кажется, заинтересовала только Мойра: глядя на неё, он улыбнулся — чуть заметно, самыми уголками губ. И поманил остолбеневшую девушку пальцем.
— Эй, — слегка толкнул её в бок Шон, — чего застыла? Тебя зовут же!
— Это она от благоговения! — хохотнул Анвар и, шкодливо блестя глазами, пихнул локтём уже Кену, пялившуяся на незнакомца ничуть не менее завороженно. — Кена, а давай ты! Мойра стесняется, он же её божество, как-никак. А тебе, Милосердная Госпожа, по должности положено рядом с ним быть… Давай-давай! Жак ревновать не станет.
— Не стану, — довольно-таки кисло согласился тот. — Вот ещё! Иди, Кена, в самом деле. Может, и правда это интерактивное представление, я тогда тебя с ним сфотографирую… Жаль такой кадр упустить!
Кена, подзуживаемая приятелями, решилась: подскочила вплотную к нему, широко улыбаясь, и потянулась накрутить на рога дешевые цветные четки. Те самые, золотые, которые ей бросил кто-то.
Ряженый отшатнулся. Его аж перекосило — по тонкому породистому лицу пробежала гримаса гнева, отвращения и чего-то вроде насмешливого изумления. Он резким, брезгливым каким-то движением оттолкнул Кену. Та не удержала равновесие и, неловко взмахнув руками, отлетела назад, сбив с ног парочку других празднующих. На неё посыпались ругательства. Бусы отлетели в другую сторону и жалко захрустели под ногами других празднующих.
Вся компания на миг замерла. А потом — разъярилась. Всякое восхищение увяло на корню.
— Охренел?! — От возмущения шея Анвара, и без того красноватая, стала совсем уж кирпичной. И лицо под гримом, наверное, тоже.
— Ты себя кем возомнил, ублюдок?! — смертельно оскорбившийся за подругу Жак подскочил к хаму вплотную, замахнулся.
Но переодетый под островного бога легко уклонился, утёк из-под занесённого кулака, проскользнул мимо разгневанных парней и за считанные мгновения растворился в толпе.
— Вот урод!.. — прошипел Жак, чуть было не рванувшись следом. — Кена, ты в порядке?
— Нормально, — та уже встала и, морщась, отряхивала подол безнадежно испачканного платья. — Только не поняла, что это вообще было? Он от меня шарахнулся, как от малихорной!
— Просто он испугался, что ты ему рога обломаешь! — Шон ободряюще ей улыбнулся, призывая не расстраиваться из-за мелочей. — Или он просто придурок. Правильно ты сделала, что к нему не стала подходить, Мойра… — Он вдруг запнулся. — Мойра?
Все четверо растерянно заозирались. Их подруги рядом не было.
— Куда она могла деться?
— Секунду назад здесь стояла!
— Не могла же она…
— Да вон же она! — вдруг завопил Анвар с облегчением в голосе. — У перекрёстка! Чего её туда понесло?
Невысокая фигурка в наряде из оленьей кожи решительно пробивалась через толпу метрах в десяти от них. Они, не сговариваясь, бросились её догонять, огибая других празднующих. Шон, заметивший просвет между фотографом и позирующей тому троицей навтов, нагло ринулся в него — а потому догнал её первым.
— Мойра, стой! — Он схватил её за плечо, разворачивая к себе. — Что случилось? Ты сбежать от нас решила?
— Я должна идти. — В карих глазах плескалась паника, но голос звучал твёрдо и уверенно.
— Да куда вдруг?!
— За ним.
— За ке…
В этот момент на них налетела явно поддатая парочка в телемских костюмах, едва не повалив их обоих на землю, и Шону пришлось выпустить её, чтобы не упасть. Пока он отбивался от нетрезвых инквизиторов, зачем-то пытавшихся подёргать его за хвост, Мойра торопливо, почти бегом, бросилась в просвет между домами, на секунду разминувшись с отставшей троицей друзей.
— Да что за!.. — не успевший перехватить Мойру Жак проводил её оторопелым взглядом и требовательно посмотрел на Шона. — Что она тебе сказала?
— Что ей надо идти за кем-то.
— Дурдом! — Запыхавшийся Анвар притопнул от раздражения. — Даже если она кого-то знакомого увидела, трудно было сказать нам два слова, чтоб мы не дёргались?!
— Подождём её тут?
— Лучше позвонить ей, пусть скажет, долго она там собирается общаться с… а с кем, кстати?
— Да не сказала она!..
— У неё же нет с собой телефона! — вспомнила Кена, оглядываясь на переулок, в котором исчезла их подруга. — Подождите меня здесь, я сбегаю за ней и спрошу…
— Я с тобой! — мигом сориентировался Жак, срываясь следом.
Шон на миг заколебался, а потом решительно припустил за ними. Последним в щель между домами нырнул Анвар с возмущенным воплем: «Эй, а мне что, одному тут торчать?!»
Переулок этот был немного странный: длинный, узкий, заканчивающийся не выходом на другую улицу, а тупиком, и будто отрезанный от всего города. Даже музыка тут звучала как-то приглушённо. Но никто из четверых не обратил на это внимания, их взгляды были прикованы к Мойре, которая шла вперёд, держась за стену. Впрочем, «шла» — это было громко сказано. Она двигалась медленно, как-то рвано, надолго замирая перед каждым шагом. На встревоженные окрики друзей она не обернулась и, когда они догнали её, окружив, тоже не отреагировала, продолжая вести себя, как сомнамбула.
— Мойра! — встревоженная Кена с подозрением вгляделась в её лицо, силясь рассмотреть что-то в полутьме. — Ты что, глюк словила? А ещё говорила, что ваши травы безобидные!.. Анвар, если ты тоже начнёшь бегать и чудить…
— Всё со мной в порядке! — открестился тот. — Оно по мозгам вообще не било. Так, мерещилось секунду-другую что-то в тумане… ерунда.
Мойра вдруг дёрнулась и попыталась оттолкнуть их в сторону, а когда ничего не вышло, всхлипнула:
— Нет!
— Да, — тягуче раздалось в ответ.
Они не сразу поняли, кто это сказал. Переглянулись недоуменно — и тут Кена, случайно глянувшая в сторону тупика, изумлённо ахнула.
Он стоял в самом конце проулка — яркий рогатый силуэт на фоне светло-серой стены. Ни один из четверых, как ни силился, не мог вспомнить, действительно ли он был там всё это время. Наверное, был — никакой возможности спрятаться здесь не имелось.
— Опять он?! — Жак, мгновенно узнав обидчика Кены, аж подпрыгнул на месте от возмущения. — Мойра, с чего он к тебе прицепился?
Вместо ответа она вцепилась в его рукав и замотала головой. Вспышка очередной разорвавшейся в небе петарды высветила её перекошенное лицо, сейчас похожее на ритуальную маску островитян.
— Нет, — с явным усилием разжав губы, повторила она. — Не… пойду! Пожалуйста… Я ничего не сделала…
Рогатый нахмурился.
— Но ты должна! — Его голос, звонкий, очень молодой, звучал нетерпеливо и как-то капризно. — Тебя отдали! И ты моя.
— Он что, чокнутый? — растерянно спросил Анвар, переводя взгляд с одного на другую и обратно. — Что ещё за «отдали»? Кто?
— Бабушка… — надтреснуто отозвалась Мойра и всё-таки сделала ещё один шаг вперёд. — Она должна была заплатить… Я стала залогом.
— Да чтоб меня разорвало!.. — не выдержал Жак. — Объясни толком! Твоя бабка ему денег должна, или что?! За черное кредиторство, вообще-то, сажают!
— И что вообще за «тебя отдали»? — поддержала его Кена, враждебно глядя в сторону того, кто посмел предъявить права на их подругу. — Тоже мне, колонист-рабовладелец!.. У нас давно не средние века!
Эти двое всегда выступали заодно. И сейчас, приготовившись защищать Мойру от любых посягательств, одновременно шагнули вперед, готовые хоть словами, хоть кулаками прояснить любые вопросы про долги, угнетение и всё остальное…
Только ничего из этого не вышло.
Жак, вырвавшись чуть вперёд, попытался ухватить ряженого за ворот — но вместо этого отшатнулся. Споткнулся и упал на колени, расцарапывая и расчёсывая шею и лицо. На его коже вспухали крупные нарывы, лопавшиеся с тем же противным чпоком, что и его любимая жвачка. Из них тек полупрозрачный зеленоватый гной, а следом, яростно извиваясь, пробивались наружу тоненькие зелёные усики.
Хрустнул и раскололся под их напором корпус фотоаппарата. И, глядя на извивающееся, шелестящее и хлюпающее месиво плоти и лиан, которое минуту назад было Жаком, завизжала Кена. Она визжала, не переставая, на одной дребезжащей ноте.
Ответом на её визг была улыбка — шальная и немножко сумасшедшая. Очень искренняя. А зубы у улыбавшегося князя были острыми. И… здесь уже не пахло праздником. И вообще городом не пахло. Задохнуться можно было тягучим затхлым воздухом с Вейшвейских болот, запахом кувшинок и сырой земли.
По грязному асфальту пробежала трещина. Земля под ногами дрогнула. Битум крошился под натиском чудовищных корней, вставал дыбом. Кена, под ногами которой прошла одна из трещин, всё ещё визжа, покачнулась — но не упала. Один из бьющихся в воздухе побегов подхватил её легко, почти бережно. Обвил, будто сжимая в объятии… К нему присоединился ещё один и ещё, и ещё. Они потянули бьющуюся и вопящую девушку за собой. Вниз.
Визг Кены оборвался, корни тоже втянулись под землю. Остались только трещины на асфальте.
— Я позвал одну, а пришли пятеро. Любопытный поворот событий… Что ж, полагаю, мне стоит проявить радушие — и позволить вам всем присоединиться к веселью.
Шон молчал, переводя взгляд с тёмных проплешин в дороге на веселенькую, все ещё подрагивающую зеленую поросль и обратно. Его трясло.
— Не может этого быть! — Анвар, не меньше него оглушенный произошедшим, цеплялся за своё отрицание, как за соломинку. — Так не бывает! Это какой-то трюк или гипноз, или…
— Это не первый раз, когда во мне сомневаются. — Серые губы обиженно скривились. И тут же снова сложились в весёлую улыбку. — Однако я всё равно немного оскорблён… Что ж, буду считать это отказом.
— Не надо!.. — отмерла Мойра, с мольбой глядя на него. — Он не отказывал, он просто не понял, он…
Рогатый бог или демон, или нежить — кем бы он там ни был на самом деле! — рассмеялся. И, отзываясь на этот смех, из его тени выползло… выскользнуло… нечто. Что-то, сплетённое из темноты и перепутавшихся почерневших лоз, с множеством глаз, горящих зелёными болотными огоньками, с когтями, длинными и тонкими, как вязальные спицы, и зубами, похожими за иглы. Одно чудище, потом второе. Они задирали головы, нюхая воздух.
— Беги, Анвар! — не своим голосом заорала Мойра, изо всех сил цеплялась за стену, в кровь рассаживая пальцы о неровные края кирпичей. — Беги, дурак! Они настоящие!
Анвар не пошевелился.
— Нет, — выдохнул он, в ступоре глядя на приближающихся к нему чудовищ. — Неправда. Это же просто сказки, это…
Может, он сказал что-то ещё. Может, в последний момент он даже закричал — но его вопль потонул в утробном рычании и хрусте размалываемых зубами костей, во влажном хлюпании кусков мяса, шлепнувшихся на землю, в чавканьи двух жутких пастей.
Сказкам было всё равно, верит в них маленький глупый человечек или нет. Они им в любом случае охотно закусывали.
— Итак, осталось двое самых благоразумных. — Взгляд затянутых слепой поволокой глаз скользнул по Шону и снова остановился на Мойре. — Но, как я понимаю, моё приглашение восторга у вас не вызывает. Досадно… Впрочем, в честь праздника я готов проявить великодушие и отступить от правил. Немного. Уходите, если сможете.
Огромные тени скакнули к ним, обдавая их горячим воздухом и запахом золы, смешанным с кровью… Шон с криком повалился на землю, Мойра обречённо закрыла глаза — но тени пронеслась мимо них. И исчезли. Их хозяин тоже не торопился ничего с ними делать, только интересом наблюдал, сложив руки на груди и склонив голову к плечу.
— Надо… назад… — сорванным в крике голосом просипела Мойра, слегка отдышавшись. Она снова могла двигаться, не как марионетка на проволоке, а по-настоящему.
Шон вытаращился на неё сумасшедшее и пополз на четвереньках вдоль стены. Туда, где спасительным прямоугольником света и праздничного шума мерещился конец переулка. Оттуда доносились отдаленные звуки веселья — карнавал по-прежнему струился по городским улицам. Там должно было быть многолюдно, светло и безопасно…
Только вот переулок казался совсем не тем. И дома тоже. Под ногами, хотя ни дождя, ни снега не было вот уже как неделю, чавкала вязкая грязь. И путь становился каким-то бесконечным, совсем как эта ночь.
Они оба пытались изо всех сил, бежали, брели, оскальзывались в грязи и поднимались, продолжая идти. Однако просвет между домами, очерченный желтым электрическим светом, ближе не становился. А когда Шон в очередной раз оглянулся — увидел, что тот, от кого они хотели сбежать, уже совсем рядом. Буквально у него за спиной.
— Я тебя догнал! — Звонкий смешок прозвучал не презрительно, не издевательски, а как-то даже добродушно. И от этого показался ещё страшнее. — А теперь настала твоя очередь догонять других. Из тебя выйдет славная гончая…
В ответ Шон заорал — от боли или от страха, или от того и другого разом. Обшитое черным мехом худи прилипало к коже, врастало в неё, превращаясь в настоящую звериную шкуру. Трещали, ломаясь и меняя форму кости, рвались и растягивались сухожилия. Жутковато скрежеща, лезли наружу клыки и когти. Шон уже не мог бежать или идти: его ломало, перекраивало, превращало. Но говорить — кричать — он мог до последнего.
— Нет, нет, не надо, пожалуйста! Я не хочу-у-у… — Последнее слово утонуло в тоскливом вое.
По асфальту, молотя хвостом и завывая, катался, тщетно силясь встать на задние лапы, крупный чёрный ульг.
Увидев, что произошло с Шоном, Мойра остановилась. Убежать она больше не пыталась. Сорвала с собственного костюма треугольную подвеску с привязанными камешками, и, зажав окровавленными пальцами талисман, сбивчиво зашептала молитву на родном языке.
Её насмешливый преследователь тоже остановился. Выражение лица его изменилось, как будто он… напрягся. И слегка занервничал.
— Не смей! — резко сказал он. — Не зови её!..
Они опоздали — оба.
Порыв тёплого ветра отбросил внучку донейгад назад, впечатывая её в стену… В прямом смысле слова — впечатывая. Она не расшиблась о кирпичную кладку, а словно просочилась сквозь неё, впиталась в грязно-белую поверхность. Превратилась в граффити, немного похожее на старинные островные фрески: молодая темнокожая девушка в традиционном наряде донейгад, с клановой раскраской на лице, вскинувшая в защитном жесте руки. Но на самом последнем выдохе так и не доучившаяся жрица произнесла имя. И её услышали.
Затхлый воздух сменился свежим, лесным. И — как рябь прошла по озеру — мужское лицо переплавилось в женское. Запестрела распустившимися цветами корона из ветвей, волной рассыпались по плечам длинные волосы, зашелестел по асфальту подол затканного золотом сине-белого платья.
Ульг по имени Шон плюхнулся на землю, явно не зная, удирать ли к людям, где его вполне может пристрелить первый встречный жандарм… или замереть на месте, подвывая от страха. Женщина тихо рассмеялась, и прямо по стенам, оплетая проржавевшие решетки, поползли, на глазах расцветая, нефритовые лозы. Им негде было укорениться, и до завтра им было не дожить, но сейчас бирюзово-лиловые грозди выглядели пышно, ярко, очень празднично — совсем как мишура, свисающая с балконов и проводов.
Она наклонилась, погладила жалобно поскуливающего ульга по загривку, поцеловала в мокрый черный нос.
— Утром, — пообещала она. — Утром праздник закончится. И всё забудется…
Зверь, немного осмелев, ткнулся лобастой головой ей в колени и подпихнул в сторону стены, туда, где пестрела картинка с его подругой. Женщина — колдунья, дух, богиня? — подошла и огорчённо погладила кончиками пальцев изображение испуганной девушки на стене. Тяжело вздохнула — и рисунок будто бы вздохнул в ответ, став объёмней, красочней, живее. Сладковатый запах цветов таял в воздухе, как сахар в кофе.
— Зачем? — прошелестела она укоризненно, разговаривая с самим собой. — Ты ведь обещал! Обещал не трогать тех, кто сможет нас разглядеть и запомнить. Их теперь так трудно найти…
— Я не собирался их убивать. Просто они меня разозлили. Прости.
Она — оно? — снова стала мужчиной. И голос его звучал как-то так, что становилось понятно: он действительно чувствует за собой вину — потому что нарушил обещание. Чувствовать себя виноватым в расправе над полдесятком человек ему и в голову не приходило.
— Ты же знаешь, я не терплю, когда кто-то пытается лишить меня того, что принадлежит мне по праву, — продолжил он, и в его тоне зазвучали нотки избалованного мальчишки. — А её пообещали мне ещё до того, как она родилась. Нет-нет, ни слова о том, что это было нечестно! Мне не свойственно помогать людям делать жизненный выбор, они прекрасно справляются с этим сами…
— Я знаю. И всё же… Отпусти её. Пожалуйста.
Лица сменяли друг друга быстрее, чем картинки в калейдоскопе. Мужское — женское — мужское.
— Ах, ты сейчас разрываешь мне сердце, ты знаешь? Увы, но договор есть договор. Если я перестану соблюдать правила, которые сам же установил, что станет с этим миром?..
— И это говорит тот, кто когда-то жаловался, что у него ноет в висках от вездесущих правил… — Снова вздох, и снова голос был женским, вкрадчивым, немного грустным. — Если не хочешь отпускать, отдай её мне. И тогда я забуду про нарушенное обещание.
— Справедливо. — Короткая пауза и беспечное: — Пусть так и будет.
Под женской ладонью граффити выцветало, распадаясь на отдельные бледнеющие пятна. Краски таяли на глазах, уходя в известняк.
— Так и будет… — отозвалась эхо.
Двуликая сказка Тир Фради, которой молились и в которую не верили, которой оставляли подношения и которой пугали детей, тоже исчезала, растворялась в тенях, не оставив после себя ничего, кроме нескольких расщелин на дороге, быстро подсыхающих пятен крови и запаха увядающих цветов.
Оставшийся в одиночестве ульг поднял голову к небу.
И завыл.